В-пятых, ведь все это откровенно страшно — не превращаемся ли мы в общество бездушных манкуртов — персонажей, блистательно описанных Айтматовым? Откуда эта жестокость, нетерпимость к людям иных мнений и уже — цвета кожи, расы? И откуда эта терпимость к крови, проявлениям насилия и жестокости со стороны властей? Куда делись наши сладкоголосые Собчаки, метавшие еще недавно громы и молнии на головы офицеров и генералов Советской Армии по поводу применения “черемухи” против демонстрантов в Тбилиси? Куда исчезли известинские “подвалы” на тему о цене “слезинки ребенка”? Повидимому, формируется общество манкуртов, и формируют его “вожди-манкурты”, оборотни, буквально принуждая “привыкать” к насилию и крови, постоянным нарушениям своих же законов, отвергая всякую мораль и совесть, откровенно насмехаясь над чувствами и желаниями людей. В-шестых, не только “совки”, (как называют людей приближенные диктатора) — простые граждане, но и некоторые элитарные или скорее полуэлитарные, полуинтеллигентские круги разделяют эти “народные предрассудки” — они еще в октябре-ноябре ставили вопрос о превращении Ельцина в “монарха”. И что? В России все возможно, здесь стерпят любой чудовищный абсурд. Однако дело не такое уж и простое. Выбор у Кремля ограничен. Демократия, точнее, политический образ демократии, нужен “новому государству” для того, чтобы можно было оправдать кровь и пот, пролитые при ее появлении на свет в сентябре-октябре 1993 г., и исчезновение остатков совести — при ее “конституировании” 12 декабря 1993 года. И все это — исключительно для того, чтобы произвести благоприятное впечатление на внешний мир, прежде всего на Запад, чтобы дополнить новым легитимным принципом традиционное российкое сверхвластие государства. Это, конечно, не демократия. Это псевдодемократия, которая приостановила процесс выпрямления (не “выпадения”!) истории российской политической жизни. Что последует дальше?
Иллюзией, конечно, является идея к концу президентского цикла “воспитать своего преемника” (можно подумать что осталось только подождать, пока подрастет новый царевич!). Не меньшей иллюзией является популярное в среде “демократов” мнение, что Ельцин должен оставаться на своем посту до тех пор, пока положение “в новом государстве” не стабилизируется. В действительности же положение в России как раз не стабилизируется именно потому, что Ельцин у власти, и пока он у власти. Стало быть избежать вечной российской проблемы преемственности власти и тяжких смут можно будет лишь в том случае, если, освободившись от этого подобия полутирана, демократия из политического плаката превратится в общественную действительность на основе обычной политической борьбы, причем исключая насилие и кровь, с учетом таких понятий как честь, совесть, мораль, верность слову, — тогда и произойдет постепенное выпрямление исторического развития России, загнанного ельцинистами в тупиковый тоннель. Это именно те нравственные понятия, которые ельцинисты отбросили буквально с остервенением, как будто в отместку за то, что в коммунистические времена их приходилось им же слишком часто произносить.
При этом забывают, что эти понятия имеют такой же возраст, как и цивилизация. И понятия эти появились тогда же, когда родилось общество, государство, первые демократы, первые оптиматы и первые популяры, первые партии и парламенты, сдерживающие агрессию правителей. И было это 2-3 тысячи лет назад. Но предыдущие действия ельцинистов были настолько аморальны, что вряд ли следует расчитывать на массовую поддержку их народом. Чтобы они ни предложили обществу, даже если они в состоянии озолотить каждого члена общества. Их “блага” не нужны никому, так же как не нужны они сами.
Мир должен привыкать к тому, что эпоха Ельцина быстро проходит, как прошла и эпоха Горбачева — как только в СССР появилось президентство. Но Россия — правопреемница СССР, в ней так же неприемлем этот президентский режим. Он здесь отторгается — полная несовместимость. Она уже сказалась в сентябре-октябре 1993 г. В крови и пламени, в гибели людей, крушении идеалов и мечтаний.
Здесь есть и еще одна сторона, сложная, иногда кажущаяся загадочной, которая часто вызывает недоумение. Это — проблема исторической традиции, преемственности, различных “примесей” в развитии элементов государственного устройства.
Однако совершенно прав Владимир Максимов, высмеивая тех, кто разглагольствует “о выпадении России из истории”.
У России была своя специфическая история. И ее история не выпадала из мировой. В ряде своих статей я также сделал попытку показать какой-то элемент этой истории (эволюцию представительной власти на Руси). Однако вместе с самобытной стороной, была еще и “азиатская”, или, как специалисты называют, “неофеодальная” составляющая исторического процесса, которая во все эпохи играла роковую роль в деформации общества, в том числе и советского. Сталинизм с его необычайно развитой карательной функцией в общей административно-бюрократической системе, являлся по сути, деспотией, очень напоминающей типы, имевшие место в странах древнего и средневекового Востока (Азиатский способ производства).
Постоянные модернизации привели к нивелированию и даже исчезновению карательной функции в административно-бюрократической системе. А устранение в качестве правящей партии в 1990-1991 годах скрепляющего этот режим элемента, — КПСС, требовало немедленной компенсации — становления на путь полноценной представительной демократии — иначе государство могло бы рухнуть. Именно эта представительная демократия быстро развивалась на базе трансформации Советов. Надо сказать, этот процесс сознательно регулировался Верховным Советом, поэтому советы муниципализировались, приобретали подлинно представительный характер. Но что получилось в результате устранения представительной демократии и главного ее стержня — советов?
Обнажился полный разрыв между государственно-административным аппаратом и миллионами граждан, лишенных представительства в государстве, в системе власти. Правители неосознанно, интуитивно чувствуют это. Поэтому, с одной стороны, торопятся образовать формальные представительные органы, не обладающие, впрочем, никакими властными полномочиями, с другой стороны, торопятся заполнить “вакуум” интенсивным наращиванием чиновничества. Отсюда и изумление в ряде газетных публикаций: “Почему площадь государственных учреждений после крушения КПСС и СССР увеличилась только в России в десять раз?” Но разве не об этом я предупреждал общество с парламентской трибуны, когда та же “Комсомолка” легкомысленно зубоскалила относительно возможности грядущего реванша бюрократии в форме вооруженного государственного переворота? Такой бурный реванш бюрократии в условиях хаотического нагромождения различных структур, их быстрая эволюция, сам стиль поведения “новой бюрократии”, и особенно ее лидеров воссоздают в карикатурных формах “эпоху позднего Брежнева”.
"Карикатура на фарс" или "18 Брюмера Луи Бонапарта" в исполнении Ельцина
Расстрел и разгон Парламента очень напоминал, как отмечают исследователи, разгон большевиками Учредительного собрания, 6-го января 1918 г. Напоминал и известный переворот Луи Бонапарта, когда он из президента превратился в монарха (“18 Брюмера”).
Караул устал... И президент “устал”. Уничтожение Российского Парламента Ельциным может быть скорее расценено как карикатура на 18 Брюмера Луи Бонапарта, переворот, который Маркс в свое время удачно назвал фарсом. А здесь — карикатура на фарс!?
В ходе трагического противостояния мятежного президента и законного Парламента, наряду с различными группами коммунистов, на сторону Парламента встали такие партии, как Демократическая партия, Конституционно- демократическая партия, Социал-демократический центр, не говоря уже о левых партиях — Трудовая партия (профессор Бузгалин), Социалистическая партия трудящихся (Рой Медведев) и некоторые другие. Профсоюзы однозначно стали на сторону Конституции и Парламента, хотя их действия были крайне пассивными. Главное — регионы поддержали Парламент, — об этом я уже писал. Главы же администраций оказались в изоляции. А некоторые — или поддержали законодателя, или пребывали в пассивном ожидании. Это уже потом от поддержки они перешли к ярости, увидев, что Парламент умирает. Что его жалеть? “Убейте их, Виктор Степанович, это бандиты”, — кричал 3-го октября нижегородский “губернатор” Борис Немцов, испуганно молчавший всю первую неделю. Пока из Лондона не приехал его “всезнающий советник”.