В конце концов наша тактика, основанная на исключительно мирном политическом подходе к решению драматического кризиса, стала давать позитивные результаты: регионы, Советы высказались однозначно за отмену Указа от 21 сентября (“нулевой вариант”) — (Я здесь не останавливаюсь на вопросе о выборах, решенном Съездом); аналогичную позицию заняли видные церковные деятели; медленно, но неуклонно стала расти численность защитников Дома Советов, которых не пускали к зданию сотрудники ОМОН, но они пробивались; массовые стихийные митинги стали быстро возникать в разных районах Москвы. Во многих российских городах также возникали митинги в поддержку Конституции и законности, с требованиями к Ельцину оставить захваченную им власть.

Перелом в пользу защитников Конституции, как мне представляется, наступил 2 октября. Милиционеры вокруг здания Верховного Совета уже откровенно заявляли, что жестких методов они применять не будут, хотя от Ерина и Пакратова идут такие указания. На внешнем кольце осады Дома Советов собралось около 30 тысяч демонстрантов, пытающихся прорвать осаду. Уже было ясно, что они это сделают. Поэтому наша позиция заключалась в том, чтобы образовать в непосредственной близости от Дома Советов живое кольцо из многих тысяч людей — они предотвратили бы, как казалось, выстрелы с обеих сторон, обезопасили бы от провокаций. Так что не в интересах законодателя были акции, предпринятые по захвату мэрии и “Останкино”. Поэтому обвинять руководство Верховного Совета в организации этих акций, которые привели к многочисленных жертвам — неверно по сути. Кто в них был заинтересован, кому они могли дать пользу? — вот главный вопрос, ответив на который, можно разобраться в том, кто организовал эти акции и кому они принесли политические выгоды. Ответ один: теряющий свои позиции экс-президент решил организовать массовую бойню и всю ответственность за нее переложить на Руцкого, Хасбулатова, других руководителей. Поэтому когда мне сообщили сперва о том, что десятки тысяч людей, прорвавшихся к зданию Верховного Совета, вместо того, чтобы организовать “живое кольцо”, повернули в сторону мэрии и захватили ее, а после этого пошли к “Останкино” — я сильно встревожился, насторожился, подумал о поражении практически впервые с 21 сентября. Несколько успокоился, когда мне сообщили, что “Останкино” взяли без жертв, обороняющиеся части ОМОНа перешли на сторону демонстрантов. О чем я и сообщил на вечернем заседании Съезда, одновременно призвав всех к милосердию, спокойствию, напомнив, что нам, законодателям, не следует опираться на мотив мести, наш долг — обеспечить торжество закона и Конституции. В то же время выразил уверенность, что скоро, очевидно, под наш контроль перейдет и Кремль, разрешая кризис мирным путем, хотя и с использованием армии. Ельцин в Кремле, отрешенный от президентства, продолжал заниматься провокациями — надо было скорее изгнать его.

После заседания съезда, часов в 7 вечера, мне сообщили, что у “Останкино” идут буквально сражения: мирные люди, бросающиеся к дверям, расстреливаются, броневики буквально охотятся за людьми, выпуская длинные прицельные пулеметные очереди. Я бегом бросился в кабинет Руцкого — у него была радиостанция, настроенная на волну переговоров БМП ОМОН (или ОМСДОН, не знаю точно). Четко слышались команды, позывные: “Шмель”, “Утес”, “Дунай” и т.д. Содержание таких команд было ужасным: “стреляй!”, “дави!”, “не упускай никого!”, “в кустах — скопление людей, они как мухи, дай по ним длинную очередь”. Руцкой непрерывно отменял эти распоряжения, вклиниваясь в команды: в ответ — грязные оскорбления типа: “И ты, сволочь, сегодня получишь свою пулю”. Мне окончательно стало ясно, что это грандиозная провокация со стороны экс-президента, которая направлена на то, чтобы ответственность за пролитую кровь возложить на руководство ВС, морально уничтожить законодательную власть и обелить свои преступные действия.

Поздно ночью я выяснил, как развивались события вокруг “похода на “Останкино”. И вот что я выяснил, хотя понимаю, что моя оценка покажется не лучше всех имеющихся фактов. Разгоряченным “победой” — взятием мэрии, людям показалась привлекательной мысль, кем-то высказанная тут же — о необходимости аналогичным образом “взять” и “Останкино”. Недолго размышляя, спонтанно люди потянулись — кто в машинах, кто пешком, в сторону “Останкино”, вбирая и случайных, возможно, и криминальные элементы, и провокаторов, готовых немедленно открыть огонь. Они были встречены довольно агрессивно, но затем командиры ОМОН, охраняющие “Останкино”, вступили в переговоры с лидерами манифестантов. И вроде бы было колебание, готовность начать переговоры относительно перехода “Останкино” под контроль демонстрантов, но здесь грянули выстрелы из толпы в двери и, конечно, охраняющие “Останкино”, поскольку они были превосходно вооружены и было их много, приступили к прицельному обстрелу людей. Одновременно наступающих демонстрантов стали теснить БМП, ведя по ним огонь — их разговоры я и слышал у А.В. Руцкого. Такой мне представлялась ситуация, возникшая с “взятием” мэрии и “походом на “Останкино”. Эти кровавые акции, которые ни в коей мере не были задуманы ни руководителями Верховного Совета, ни и.о. президента, ни тремя министрами, а явились сочетанием двух начал: стихией народного негодования (здесь участвовали и некоторые депутаты, которые не сумели быстро разобраться в обстановке, а поддались этой самой стихии) и умелыми провокационными действиями сил, поддержавших (решительно) новую диктатуру. Именно ей была необходима большая кровь для обмана общественного мнения. С помощью ТВ, радио и газет она сумела внушить многим людям мысль, что якобы эта кровь пролита по вине руководства Верховного Совета. Утверждаю еще раз — это ложь. Мы абсолютно не были заинтересованы во взятии ни мэрии, ни “Останкино” — нам надо было продержаться день-два и Конституция восторжествовала бы. Развязав эту кровавую бойню, временно засекретив свою пиррову победу, путчисты, игнорируя законы, пытаются осудить руководство ВС и и.о. президента. Мое задержание незаконно во всех отношениях: я несу политическую ответственность за принятые Съездом и ВС решения, но мне невозможно предъявить какие-либо обвинения криминального характера. Все мои многочисленные выступления в здании и на балконе Верховного Совета перед демонстрантами строго укладываются в рамки принятых Съездом, Верховным Советом и Конституционным судом решений и, собственно, не могут быть инкриминированы мне ни при каких обстоятельствах. Выступать именно с таких позиций — это было долгом любого руководителя Верховного Совета — иначе общество утратило бы всякое уважение к своим законодателям. Вспоминаю, как на страницах газеты “Известия” была воспроизведена встреча Горбачева, возвращенного в августе Руцким, с Лукьяновым, Председателем Верховного Совета Союза: “Ты же главный в стране законник. Почему не выступил против путча?..” Мне такие вопросы, уверен, задавать не будут.

Я защищал закон, Конституцию и демократию, причем законными, политическими, мирными средствами. Неоднократно обращался к воинским командирам. Основная мысль этих обращений: “Вы, воины, приносили присягу на верность народу и Конституции. Путчисты отбросили Конституцию как ненужный хлам, народ избивают дубинками, течет невинная кровь. Законодатель в осаде. Придите к зданию Верховного Совета, расположите части между ним и окружившими его военнослужащими МВД — это обеспечит мирное восстановление конституционной законности, не позволит провокаторам пустить большую кровь.” Не прислушались.

Что же касается мотивов моего задержания, они ложны: во-первых, введение чрезвычайного положения в Москве незаконно (оно не одобрено ни ВС, ни Моссоветом, как того требует закон); во-вторых, в день задержания я, и.о. президента Руцкой, министры Баранников, Ачалов, заместители председателя ВС Воронин Ю.М., Агафонов В.А. сделали максимум возможного для того, чтобы уговорить наших депутатов и сотрудников Верховного Совета принять предложение командиров группы “Альфа” мирно покинуть здание Верховного Совета. Они, в свою очередь, обязались не препятствовать нам и дали слово, что в этом случае все мы будем доставлены к любой станции метро и высажены. Так что мое задержание не соответствует тем требованиям, которые изложены в протоколе задержания.